Дискуссия о толерантности

Медленно ползущий пассажирский поезд, словно собака, останавливался у каждого столба. В душном и плацкартном вагоне сидел парень Вася. Настроение у него было ниже нуля — похоже, неприятности в личной жизни помножились на раздражение от этой поездки, дав совершенно невозможное по своей отрицательной силе произведение. Сейчас ему казалось, что не бывает ничего хуже, чем сезонный пассажирский поезд, с его старыми вагонами, деревянными оконными рамами, из которых всегда дуют сквозняки, духотой, грязным туалетом, и попутчиками, которые вечно заводят эти глупые разговоры за жизнь. А говорить о жизни ему сейчас хотелось меньше всего.

Он сидел, опёршись руками о столик, и смотрел в окно. Пробегавшие за ним пейзажи проходили мимо его сознания. Его мысли постоянно ходили по одному и тому же неприятному кругу, и всякий раз, когда они проходили самый неприятный момент, связанный с его теперь уже бывшей девушкой, он испытывал какой-то неприятный толчок в сердце. Ему казалось, что вокруг его нет совершенно никого, и он один сейчас находится в полной изоляции. Деревья за окном и скрип вагона представлялись чем-то совершенно чужеродным, будто бы находились в каком-то другом измерении.

Однако, это ощущение было ложным. На самом деле вагон был забит людьми — всевозможными бабками, мужиками и женщинами в возрасте. Кто-то разгадывал кроссворды, кто-то читал купленные в вокзальных киосках книги, о художественной ценности которых приходилось сомневаться даже при самом некритичном подходе, кто-то о чём-то беседовал с попутчиком, а кто-то, как Вася, молча смотрел в окно.

Неожиданно со стороны боковых мест раздался громкий звук, и Вася машинально повернулся туда. Не произошло ничего интересного, просто чья-то сумка, поставленная на край верхней полки, упала вниз. Чертыхнувшись, сидящий внизу за столиком мужик поднял её, пару раз ударил, стряхивая пыль, и засунул обратно, на этот раз пододвинув к окну.

Вася хотел было уже отвернуться назад, но вдруг встретился взглядом с сидящей на полке напротив тёткой. На вид ей было лет сорок пять, и выглядела она с его точки зрения довольно некрасиво. Её лицо было щедро сдобрено косметикой, а волосы были выкрашены в светлый цвет — применение красителя было хорошо видно и по неестественно ровному цвету, и по чернеющим корням на проборе. Посмотрев на тётку с секунду, Вася отвернулся к окну. Но спустя ещё секунду он услышал её явно обращённый к нему вопрос:

— Далеко едете?

«Чёрт», — подумал парень, «только не это». Но, не желая быть невежливым, он повернулся обратно к тётке.

— Да нет…

Тётка оказалась совершенно непонятливой.

— Домой небось, к родителям?

— Ну да…

— Вы студент, наверное?

— Ну, учусь…

— В Москве учитесь?

«Какой идиотизм», сердито подумал Вася. Неужели непонятно, что если поезд идёт из Москвы, а он едет к родителям, то предположить обратное было бы по меньшей мере глупо. Не поедет же москвич учиться в кулинарный техникум какого-нибудь далёкого райцентра! А если это и так понятно, то зачем спрашивать.

Тётка, однако, не отставала.

— А на кого учитесь?

— По компьютерам.

— Да, это сейчас нужно. А ВУЗ какой?

— МИФИ.

— Ого! Это серьёзно. Ну так как, нравится Москва?

— Ну, так себе. Терпеть можно.

— И мне вот не нравится. Шумно там, люди все злые, неприветливые, хамят постоянно. Никто не улыбнётся никогда. И постоянно обмануть пытаются. Да ещё и чечены эти все, таджики. Вот у нас, в провинции — совсем другое дело. Все здороваются, улыбаются, помогут если что надо… Я вот к брату ездила на юбилей. Вечно приезжаю туда, душно так, сразу же хочется назад, у нас воздух чистый, шума нет, люди добрее…

— Да… — согласился Вася.

— Вы вот, когда жениться будете, не берите москвичку в жёны. Они наглые, им только деньги подавай. Лучше дома ищите, там девушки скромные, порядочные…

При этих словах Васе почему-то представилась скамейка перед подъездом в его родном городке, на которой часто собирались местные подростки и девушки. И те, и другие всегда дымили как паровозы, пили пиво и громко, на всю улицу, матерились. Девушки, к тому же, всегда одевались так, словно выходили на панель.

— А вас девушка-то есть? — спросила тётка.

Вася разозлился. Его всегда невероятно раздражала лёгкость, с какой иные люди начинают лезть в чужую личную жизнь, к тому же умудряясь делать это в самый неподходящий момент. Он хотел уже было поступиться своими принципами и в жёсткой форме попросить попутчицу не лезть к нему с вопросами, как вдруг его неожиданно посетила совершенно гениальная мысль. Она вспыхнула у него в голове, словно лампочка, на которой был нарисован троллфейс — популярная в интернете картинка со злорадно ухмыляющейся рожей, символизирующая тролля — обитателя интернета, получающего удовольствие от разжигания ожесточённых и бессмысленных споров.

— Нету, — сказал он с загадочной улыбкой.

— А чего же так, — удивилась тётка. — Вы же симпатичный парень, как это можно без девушки жить?

— Я гей, — выпалил Вася, и хитро посмотрел на тётку. Сказав эту фразу, он почувствовал выброс адреналина.

Тётка сконфузилась. Видно, она совершенно не ожидала такого ответа. Васе вдруг показалось, что все в купе как-то притихли и оглянулись на него. Дело начинало становиться интересным.

— Ну, что значит гей? — пробормотала тётка.

— Ну так, — ответил Вася. — Мне парни нравятся, а девушки не привлекают совсем.

— То есть как это парни?

— А так. У меня есть парень, и мы встречаемся, и вполне себе счастливы.

— Ну вот… — словно сама себе сказала тётка. — Столько девушек одиноких, а он гей. Ну как так можно.

— Вот как, — включился в разговор мужик с боковой полки. — Совсем опидорасились все. Совести у вас нет, вот что. Моисеевы все эти, весь эфир заполонил, куда не посмотришь, везде гомосятина! Тьфу!

— Вот и я-то давеча телевизор включила, а там-то сплошные, прости господи, задницы, срамота такая, — вставила бабка с верхней полки.

— Ну ничего, — сказал Вася. — Зато мы боремся за свои права. Лет через десять и в России разрешат парады и гей-браки. И детей усыновлять.

— Чёрт вам, а не усыновлять! — свирепо прорычал дядька, — не будет в России такого. Вам, небось, госдеп платит, чтобы вы Россию разрушали. Вон, население вымирает, а они тут мало того что сами гомики проклятые, а ещё и детей наших хотите в свою гомосятину затащить. Убивать вас мало! Ух! — дядька взмахнул рукой, словно давал кому-то воображаемую пощёчину, и отвернулся к окну.

— А ведь верно всё! — согласилась тётка, начавшая беседу. — Вот у меня в группе такие девочки хорошие, я всё говорю, что ж вы, милые одни-то всё. А они — «Елена Анатольевна, так парней же нет сейчас нормальных». А парни вон где — в геи подались. Вымрет скоро страна наша из-за вас.

— Сталин бы такого не допустил! — категорично возразил наблюдавший за этой сценой дед из соседнего купе.

Вася чувствовал себя окрылённым. Казалось, он включил в своём троллемобиле форсаж.

— Мой парень, — сказал он, — сын одного влиятельного и известного человека. У него машина за пять миллионов и одевается он только в дорогих бутиках Европы. Вот мне свитер из Милана привёз, этот свитер двадцать тысяч стоит. — Он показал на свой свитер, на самом деле купленный на вещевом рынке за шестьсот рублей.

Дядька с бокового места аж подскочил. Видно, вопросы классового неравенства его волновали не меньше вопросов ориентации.

— Разворовали страну! — громко вскрикнул он. — Да ты знаешь, что я всё жизнь на заводе отпахал! А получаю знаешь сколько! Пятнадцать тысяч! Пятнадцать! Но я честно живу! На свои! Заработанные! Я бы умер лучше, чем жопу подставил, ты, щенок, и жопу свою, и Россию продал за свитер!

— Зовут-то тебя как? — спросила тётка.

— Эдуард, — гордо ответил Вася.

— Ыыы, и имя-то пидорское какое-то! — оценил дядька. Откуда вы берётесь такие? Ну да ясное дело, госдеп поработал.

— На Колыму их всех, лес валить, — вставил дед из соседнего купе.

— А что вы на мальчика-то накинулись, — заступилась за Васю-Эдуарда женщина с полки над ним. Он же не виноват, что таким родился. Я читала, они с детства такие.

— Да не детства! — опять влез мужик. Им НАТО денег дало, вот они и поменяли ориентацию, чтобы Родине навредить. Нет бы, как нормальный человек, бабу найти, детей нарожать, работать честно. А он по Европам разъезжает, да с другим педиком в ж... долбится. Гадёныш!

— Не стыдно вам на мальчика так ругаться? Что он вам плохого сделал? Едет себе тихо, молчит. Между прочим, среди геев много известных художников, музыкантов. Чайковский вон таким был. Толерантнее надо быть, — продолжила женщина с верхней полки.

— Знаем-знаем эту толерантность! Нужны нам эти художнички! Нам бы рабочих, чтоб честно работали, детей рожали. А то я видел, какие там художества. Срамота одна.

Вася уже двадцать минут как молчал, а горячая дискуссия, в которую оказались втянуты почти все его попутчики, и не думала затихать. Особенно неистовствовал дядька с боковой полки, вспомнивший уже и Америку, и Горбачёва с Ельциным, и олигархов и все прочие тёмные силы природы.

Взглянув на часы, Вася вдруг отметил, что до его станции осталось всего десять минут. Он взял свою сумку, и незаметно проскользнул к выходу. Ему даже показалось, что его никто не заметил. Поезд встал, проводница подняла подножку, и Вася хотел уже было выйти, как его кто-то тронул за плечо. Он обернулся. За ним стоял какой-то скромный, но со вкусом одетый мужик с гладко выбритым лицом.

— Эдик, — сказал он тихо, и попытался всунуть какую-то бумажку — Ты не бойся. Вот мой сотовый. Как вернёшься в Москву, позвони. И на этих не смотри, им не понять.

— Да ладно, — миролюбиво сказал Вася. — Спасибо, братиш, не надо. И я не Эдик. Меня Васей зовут.

— Васей… Ну что ж, Васей так Васей, — растерянно проговорил тот, грустно смотря ему в глаза.

Вася спустился из вагона и пошёл по рыжему от ржавой рельсовой пыли перрону. Поезд тоже тронулся. Вагон проплыл мимо, и в окно он увидел дядьку с боковой полки. Тот оживлённо махал руками, пытаясь что-то кому-то доказать, и даже не выглянул в окно. Когда поезд скрылся из виду, Вася всё ещё шёл по перрону. Настроение у него было хорошим.

2012